Кременчугский поэт ЗАЛМАН МЕНДЕЛЕВИЧ КАЦ родился 28 декабря 1911 г. в местечке Тупичев, Городнянского уезда Черниговской губернии (ныне Городнянский район Черниговской области, Украина) в семье рабочего. Со временем семья Кац переехала в Кременчуг. В городе над Днепром прошли детские годы, здесь Залман закончил школу. Свои стихи начал печатать в газете «Кременчугский рабочий» в возрасте 15 лет. После окончания профтехшколы З.М.Кац трудился на заводе, в Харькове. С 1933 г. — на журналистской работе.
В это время выходят его первые сборники стихотворений и поэм «Утро Германии», «Мимо осени». В 1936 г. его принимают в члены Союза Писателей. Через 48 лет после выхода его первого сборника, З.М.Кац написал книгу для детей «Где я учился», в которой описывает Кременчуг. В 1939 году поступил в Литературный институт им. А. М. Горького, закончить который помешала война. Был слушателем семинара Павла Антокольского. В годы войны — фронтовой корреспондент. В 1942 году в Сталинграде стал членом КПСС. С 1941 по 1945 гг., работая военным корреспондентом, печатал стихи, репортажи, очерки в дивизионной, армейской и фронтовой печати, в центральных газетах и журналах (в соавторстве с Матвеем Талалаевским). Войну окончил в звании майора. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны 2-й степени, медалью «За боевые заслуги» и прочими. В последние годы жизни издал сборники стихотворений «В наши дни», Перекрёсток», «Стремнина», «Листва», «Времена», «Круг друзей». Эти сборники пронизаны героикой военных лет.
Умер Зельман Менделевич Кац в Израиле в феврале 2008 года.
Кто стоял у моей колыбели? Кто бессонно её качал?
И какие мне песни пели У истока — в начале начал?
Что певали не вспомню дословно — На Полтавской моей земле,
В той, не знающей родословной,
Украинской еврейской семье.
Только тихо, как месяц молоденький,
Колыбель мою расцветив,
Украины мерцали мелодии,
Сонно брезжил еврейский мотив…
…окликался он гулким эхом
По левадам и по ярам,
И Шевченко, и Шолом-Алейхем
Мне являлись по вечерам.
О МОЕЙ ФАМИЛИИ
Люди ласковые и милые ещё в давние времена мне твердили:
– Смени фамилию, некрасиво звучит она.
И смущенный опаской мнимою, неуверенный паренёк,
ставил звучные псевдонимы я под столбцами незвучных строк.
Но однажды, шурша газетою, отчеркнув знакомый столбец,
раздосадованно посетовал на причуду мою отец: –
Мы ремесленники из ремесленников, мы из рода мастеровых.
Ты один вот выходишь в песенники и стыдишься предков своих?
Пусть не гнулись они над пашнями, хлеб не ели за полцены
эти гордые горепашники, эти гордые капцаны.
Эти кровельщики и медники, переплетчики и ткачи,
эти Янкели, эти Мендели, и умельцы, и партачи.
И тебе, – видно, молодо-зелено, – не понять, как честь велика:
ведь тебя мы назвали Зельманом в память прадеда-лесника.
Он бродил белорусской пущею, ранней зорьки встречая свет,
не читал и не знал он Пушкина, но, ей-Богу, он был поэт.
В тихом утреннем освещении, глядя набожно на восток,
не молитву пел – восхищение, перед этой землей – восторг.
Времена те, давно неблизкие, отошли, поросли быльём,
но от прадеда, видно, искорка загорелась в сердце твоём.
От него-то, наверно, песенный твой родник начало берёт.
Если так, представляй в поэзии наш хороший и честный род.
Род портных, кузнецов и кровельщиков, побывавших не раз в бою,
проливавших и пот, и кровищу за родную землю свою.
Пусть не молодо и не зелено, – не забыт отцовский наказ,
и хожу по земле я Зельманом, и ношу фамилию Кац.
1957
СЕДЬМАЯ СВЕЧА
Я родился зимой, в белоснежной ночи,
при мерцаньи седьмой ханукальной свечи.
Местечкового дня первый в жизни рассвет…
Век был старше меня на одиннадцать лет.
Век меня подхватил, как стремнина Десны,
с юных лет окатил черным валом войны.
Но воскресла земля, мирным днем дорожа,
хоть вросла в зеленя крови высохшей ржа.
Я хотел бы не длить нашу боль и вину –
никогда не делить жизнь на мир и войну.
Дух вражды одолим – ради этой борьбы
век мой поздний продли – я прошу у судьбы.
Но седьмая свеча среди отчих долин потускнела,
светя в заповедной дали. Через миг, через год, я не знаю, когда,
но в летальный исход понесутся года…
И тогда – не вдали, а вблизи – горяча
вспыхнет в звездной пыли та седьмая свеча.
ВЕЧНАЯ ПЕСЕНКА
В детстве я вас видел, слушал вас не раз,
Идл мит зайн фидл, Тевье мит зайн бас.
Бог вас не обидел – был талант у вас,
Идл мит зайн фидл, Тевье мит зайн бас.
Ласковая лидл, шутка про запас,
Идл мит зайн фидл, Тевье мит зайн бас.
Но берлинский идол убоялся вас,
Идл мит зайн фидл, Тевье мит зайн бас.
Может, Бог не видел, как сжигали вас,
Идл мит зайн фидл, Тевье мит зайн бас.
Палачу вас выдал мир, а Бог не спас –
Идл мит зайн фидл, Тевье мит зайн бас.
С дымом ваша лидл в небеса взвилась.
Идл мит зайн фидл, Тевье мит зайн бас.
Но бессмертна песня – мы услышим вас, –
Нет, не в поднебесьи – Ойфн идыш гас!
1998
ПАСХАЛЬНАЯ БАЛЛАДА
Все ритуалы трапезы пасхальной соблюдены и выполнены к сроку,
– и вот – единственный бокал хрустальный налил я – мальчик – для Ильи-пророка.
В такую ночь, как повелел Всевышний, он будет въяве, а не тенью сниться.
Пророк вблизи… И в мирозданьи слышно, как мчится он в гремящей колеснице.
Не возвестят серебряные трубы его приход… Нет, на исходе ночи придет он в каждый дом,
бокал пригубит, счастливую судьбу нам напророчит.
Но детская опаска не забыта – вдруг не найдёт он нашего порога…
Нашел. Но не испит бокал пророка, – и чаша горя нами не испита.
1999
СТАРАЯ ПЕСНЯ
Возвращается старая песня ко мне, оживает, как угли под пеплом:
«Они ехали молча в ночной тишине по широкой украинской степи».
И опять я пленен позабытой строкой, узнаю незатейливый почерк:
«Ты, конёк молодой, расскажи, дорогой, что я честно погиб за рабочих».
Не покинь меня, песня, опять не покинь, разгорайся тревожно и ало,
мне нужна твоей степи сухая полынь, где — ты помнишь? — заря догорала.
Когда пью я прохладный настой твоих трав, как лекарство от трудной одышки,
окружают меня, из забвенья восстав, тех годов боевые мальчишки.
И какую-то верную силу тая, из теснин городского квартала
вместе с ними и новая песня моя «на разведку в поля поскакала».
1969 * * *
Слиянья жизней повесть не нова и, верно, повторялась многократно:
сперва слова, потом полуслова, теперь вот и молчанье нам понятно.
Слиянье жизней — не слиянье рек, что лишь вначале сохраняют чинно водораздел,
но, ускоряя бег, меж общих берегов неразличимы.
Как я боюсь, уступчиво любя, для счастья человека дорогого неосмотрительно терять себя
и стать вдруг отражением другого.
Но нет, совсем не так у нас с тобой — без громогласных самоотречений который год
любовь у нас как бой, где нет побед, но нет и поражений.
И вот разлукой ты отдалена, и мысли горькие мне сердце сжали:
ты радости переживешь одна, но как одна переживешь печали?
1969
НА СВЯТОЙ ЗЕМЛЕ
На ступенях древней синагоги,
В предвесеннем мартовском тепле,
Я пытаюсь подвести итоги
Проживания на Святой Земле.
Проживаю, век свой доживаю
И дареных не взыскую благ.
Надо мною тучка – жаль – не дождевая —
Бело-голубая, словно флаг. Выкипела жизнь.
В ее осадки Незаметно сыпанули соль.
Старчески согбенная девятка
И мальчишески округлый ноль.
Из кремней пустыни я не высек Искру,
поджигающую трут, На земле, не в поднебесных высях,
Жив мой невостребованный труд.
Тяжко будет с веком расставаться
И гасить последний уголёк, —
Ведь от святости и святотатства
Был я одинаково далек…
Чует сердце, постигает разум —
Может, в том судьбы моей порок, —
Что брожу у храма, но ни разу
Не переступил его порог…
НАД СИНИМ ДОНОМ
Когда мы покидали свой родимый край
И молча уходили на восток,
Над синим Доном,
Под старым клёном
Маячил долго твой платок.
Я не расслышал слов твоих, любовь моя,
Но знал, что будешь ждать меня в тоске.
Не лист багряный,
А наши раны Горели на речном песке.
Изрытая снарядами, стонала степь,
Стоял над Сталинградом чёрный дым.
И долго-долго У самой Волги
Мне снился Дон и ты над ним.
Сквозь бури и метелицы пришёл февраль,
Как праздник, завоёванный в бою.
И вот мы снова У стен Ростова,
В отцовском дорогом краю!
Так здравствуй, поседевшая любовь моя!
Пусть кружится и падает снежок
На берег Дона, На ветки клёна,
На твой заплаканный платок.
Опять мы покидаем свой родимый край.
Не на восток — на запад мы идём,
К днепровским кручам,
К пескам сыпучим.
Теперь и на Днепре наш дом.
Автор материала: Борис Бабилуа